Подборка №9
02.02.2014 14:53
Варшавянка
Вихри враждебные веют без правил,
все что серьезно, теряет свой вес,
иски судебные в небо отправил -
что-то свалилось с небес.
Слово ли, дело? Сколько открытий
врезало время морщинами в лоб;
слабое тело желает укрытий,
словно строка сверхклассических троп.
Кончилось время глухой оборонки,
фиги в кармане и чтенья му-му,
вихри враждебные веют в сторонке
и непонятно враждебны кому
все что не грузит, делает имя,
вес неуместен, как мухи в борще,
вихри враждебные веют над ними,
или над нами, или вообще.
Уллис
Ты плывешь на Итаку, Улисс,
По изгибам московских улиц,
Что кривы и весьма покаты,
И уже вечереет, пока ты
Пробираешься до района,
Что готов породить Вийона,
Но рождает бомжей бесхозных,
Поэтически не виртуозных.
Нищета – это та же хворость,
От которой страдает город.
Твой корабль набирает скорость.
Холод осени. Поднят ворот.
Проплывает Цирцеи прелесть
В ореоле нездешних кружев,
У зеваки отвисла челюсть.
Ты плывешь, дома греют ужин.
От рекламной уйдя атаки,
Насладишься сирены воем.
Полчаса до твоей Итаки.
Чтоб доплыть, нужно быть героем.
22 - 23 окт. 2003 г.
Дождь в Москве
Как будто повторенье тропа
в одной строфе, на нас упали три потопа.
Наверно, аутодафе. Фонарь подобьем перископа
фарватер ищет, там светлей, холодный луч скользит вдоль борта пятиэтажных кораблей. Сквозит недавняя когорта:
так поредела - околей, пока нырнешь в подъезд
и лязгнешь, как люком дверью. С тополей
уже не спархивают птицы, куда-то спрятались давно,
как жители больной столицы. И только желтое пятно
на черном озерке дробится, как будто кто-то в домино
играет, пряча свои лица.
Мировое потепление.
Не претендуя на простор, морской или, тем более, горный,
а тем паче на «Рамстор» - безразмерный и безразборный,
пункт опорный – мой коридор,
скорей напоминающий узкую долину и даже готический собор,
врезается в мою жизнь подобно клину.
Сбрасываю верхнюю «о», даю команду: «мотор!»
и играю в собственном сериале; иногда артиста охватывает задор,
пусть он даже понимает: "не то",
поздно, игра проходит в реале.
Часто я сам на себя сердит, прихрамывает речь,
и сказывается недостаток визажиста,
я подсчитываю дебет и кредит,
вспоминаю пару заманчивых встреч и халтуру декабря-пейзажиста.
Ощущаю готовность к мировому потеплению
и недостаток снежного слоя, не обратиться ли к щучьему велению?
С чего это так разлюбил тепло я?
Наверное, особенность моего поколения.
Нач. Декабря 2007 г.
а тем паче на «Рамстор» - безразмерный и безразборный,
пункт опорный – мой коридор,
скорей напоминающий узкую долину и даже готический собор,
врезается в мою жизнь подобно клину.
Сбрасываю верхнюю «о», даю команду: «мотор!»
и играю в собственном сериале; иногда артиста охватывает задор,
пусть он даже понимает: "не то",
поздно, игра проходит в реале.
Часто я сам на себя сердит, прихрамывает речь,
и сказывается недостаток визажиста,
я подсчитываю дебет и кредит,
вспоминаю пару заманчивых встреч и халтуру декабря-пейзажиста.
Ощущаю готовность к мировому потеплению
и недостаток снежного слоя, не обратиться ли к щучьему велению?
С чего это так разлюбил тепло я?
Наверное, особенность моего поколения.
Нач. Декабря 2007 г.
И Н Р
Набитые квартиры, этажи, невероятно полная жена
за дочками ухлестывают парни,
отец в пекарне, там готовятся коржи,
подростки во дворе – все сплошь задиры,
бачков гремящие мортиры,
полгода как закончилась война.
Тяжелых простыней за рядом ряд,
игра теней за занавеской:
там происходит свадебный обряд,
и первый раз жених встречается с невестой.
Отец на торжество коржей одних
напек с полсотни, время эйфории.,
в ряды затюканных мужей готов вступить жених,
играет радость на лице Марии.
На рынке за покупкой требухи
Мария слышит сплетни. На гитаре
играет ухажер ее сестры,
но парень явно в сговоре с жульем
в соборе пахнет камнем, а дворы –
сырым бельем. Июльский день в разгаре.
На стенах крепости растут цветные мхи;
больной подагрой старичок Чезаре
в кабине на лоснящейся скамье
от Розы, от Терезы или Бьянки
выслушивает мелкие грехи,
о том, как соблазнили девок янки
и укатили за двенадцать тысяч лье.
Дом доктора Микеле. Под навесом
дверь с медным крепко спаянным кольцом.
Отец был прежде равнодушен к мессам,
Антонио был просто сорванцом,
затем завел дружков, подался к бесам,
вернее, к этим, думалось: игра:
рубашка в цвет умбрийской сажи,
обрезанные брюки, кобура,
и вот знамена в городском пейзаже.
На палке с чуть расширенным концом
смолой пропитанная пакля;
Бенито с кровью налитым лицом,
марш на столицу, спор с отцом,
как будто сцена из спектакля.
Катался в лакированной машине…
«Стоп снято! Смену туфель Джине.
В Марии недостаточно огня.
Отец так скован, словно паралитик.
Луиджи! ты не слушаешь меня.
Бормочешь, слов не разобрать, скажи не
понимаешь роль, повтор,
а где-то черт возьми таится критик.
Вниманье, приготовились, мотор!»
за дочками ухлестывают парни,
отец в пекарне, там готовятся коржи,
подростки во дворе – все сплошь задиры,
бачков гремящие мортиры,
полгода как закончилась война.
Тяжелых простыней за рядом ряд,
игра теней за занавеской:
там происходит свадебный обряд,
и первый раз жених встречается с невестой.
Отец на торжество коржей одних
напек с полсотни, время эйфории.,
в ряды затюканных мужей готов вступить жених,
играет радость на лице Марии.
На рынке за покупкой требухи
Мария слышит сплетни. На гитаре
играет ухажер ее сестры,
но парень явно в сговоре с жульем
в соборе пахнет камнем, а дворы –
сырым бельем. Июльский день в разгаре.
На стенах крепости растут цветные мхи;
больной подагрой старичок Чезаре
в кабине на лоснящейся скамье
от Розы, от Терезы или Бьянки
выслушивает мелкие грехи,
о том, как соблазнили девок янки
и укатили за двенадцать тысяч лье.
Дом доктора Микеле. Под навесом
дверь с медным крепко спаянным кольцом.
Отец был прежде равнодушен к мессам,
Антонио был просто сорванцом,
затем завел дружков, подался к бесам,
вернее, к этим, думалось: игра:
рубашка в цвет умбрийской сажи,
обрезанные брюки, кобура,
и вот знамена в городском пейзаже.
На палке с чуть расширенным концом
смолой пропитанная пакля;
Бенито с кровью налитым лицом,
марш на столицу, спор с отцом,
как будто сцена из спектакля.
Катался в лакированной машине…
«Стоп снято! Смену туфель Джине.
В Марии недостаточно огня.
Отец так скован, словно паралитик.
Луиджи! ты не слушаешь меня.
Бормочешь, слов не разобрать, скажи не
понимаешь роль, повтор,
а где-то черт возьми таится критик.
Вниманье, приготовились, мотор!»