Подборка №4 из "Дружбы Народов"
26.01.2014 02:05
***
Сын земли городской
От макушки до пят,
Заоконной тоской
Насыщающий взгляд,
Человек из толпы,
Где локтем под ребро,
Я рисунок судьбы
Вижу в схеме метро.
Мы в дороге молчим,
Наши жесты скупы.
Кто из нас отличим?
Кто из нас вне толпы?
Униформе под стать
Мой потертый кожан,
Трехэтажная «мать» —
Не бомонд парижан.
Я со всеми бегу
В ежедневном броске.
Я — иголка в стогу,
Я — крупинка в песке.
Я тепла хоть микрон
Схороню в глубине,
Как последний патрон
Берегут на войне.
И вагонную пядь —
Свой короткий покой —
Завоюю опять
В плотной кладке людской.
***
В этом странном вертепе
Все идет невпопад.
Перелески и степи
Меньше чьих-то палат.
Промерзает до хруста
В черных лужах вода,
И в почете капуста,
А рубли — как когда.
В этом странном вертепе
Барыши — с авантюр,
На пророках не цепи —
Пиджаки «От кутюр».
Но волнуются Крезы,
Хоть везде КПП,
Первых нот «Марсельезы»
Слыша звуки в толпе.
А в моем Вавилоне,
Где пространства — в обрез,
Косяки, как в затоне,
Пропускает Совбез.
Тянет школьницу к травке,
Прет охранник добро.
Вот бы памятник Кафке
Где-нибудь у метро.
В этом странном Содоме
Все реформы — в пике.
Часть страны — сразу в коме,
Часть страны — в столбняке.
Что ни праздник — ни к месту,
Что ни дом — без ворот.
Вольно Русту и Весту
Среди наших широт.
***
Горизонты сужая,
Выплывают дома.
Не своя, не чужая
В город вторглась зима.
Не пейзаж после битвы -
Прежний мир на юру.
Как по лезвию бритвы,
Ты идешь по двору.
Горожанин со стажем
И к тому ж пешеход,
В муравейнике нашем
Знаю: сутки - за год.
Серый камень асфальта,
Ветер бьет наугад,
Как иконная смальта
На рекламе оклад.
Здесь не рай, не пророки,
В наши кущи - без виз,
И покатость дороги
Чуть заметная вниз.
Но какие поэты
И какая печаль,
Но какие рассветы
На Оке я встречал!
Как в отчаянных спорах
Мысль прорваться спешит,
Листьев выцветших ворох
Как под ветром шуршит.
Чьи-то лица навстречу
С теплым светом из глаз.
Мимоходом замечу:
Жизни ход не угас.
Бит и ветром, и градом,
(Хоть на ключ запирай)
Мир, то кажется адом -
Наш единственный рай.
* * *
Все переменится:
Время, пейзаж,
Деньги, азы.
Старые козыри выйдут в тираж
Или в тузы.
Вырастет девица.
Грудью тугой
Станет пленять.
Все перемелется.
Словно мукой,
Выбелит прядь.
Карты тасуются.
Кто-нибудь сдаст —
Выкрикну: «Вист».
Годы спрессуются
В тоненький пласт,
Текста — на лист.
Все перемелется:
Мысли, слова,
Шрамы, рубцы.
Вырастет деревце,
Брызнет листва,
Крикнут птенцы.
* * *
Неловко новый день встречая
В седьмом часу,
Иду в сопровожденьи лая
Каких-то сук.
Меня обнюхав понемногу,
Решили — свой,
И Цербер уступил дорогу
И снял конвой.
Тропинка вьется средь подобных
Двух гаражей,
Как в древности средь монстров злобных
Шел путь мужей,
Что плыли по волнам пролива
В какой-то край.
А надо мной без перерыва
Вороний грай.
Краснеют острой буквы грани.
Взгляд — на ходу:
Орфей с гитарой об Афгане
Поет в аду.
Торговли мелочной авгуры
Сулят товар,
Мелькают тени, лица хмуры
И слаб навар.
И здесь же — быстрая работа,
Взяв документ,
С моей персоной сверит фото
Мальчишка — мент.
Он козырнет мне — знак, сулящий:
Свободен путь.
И это жизни настоящей
Простая суть.
Ноябрь 2002 г.
* * *
А.А. Дидурову
Ты — стареющий гид
По московскому дну.
За стеной твой Аид
Точит зуб на струну.
Бывший мальчик, хитрец,
Что жевал лебеду,
Ты — джинсовый скворец
В коммунальном аду.
Чай остыл на столе,
Взгляд соседи косят:
Обречен на сто лет —
Отмотал пятьдесят.
Не девятый ли круг,
Не повторный ли срок?
Стих жесток и упруг,
Как взведенный курок.
Тридцать первое декабря 2002 года
Этой ночью святитель Никола
По заснеженным тропам
От Камчатки дойдет до Оскола
И своротит к Европам.
Вырвет нас из трясины мертвящей,
Хватки буден бульдожьей,
Запах хвои напомнит пьянящий,
Шум волненья в прихожей.
В сердце, может быть, тронет такое,
Добираясь до сути,
Тридцать девять прожитых с лихвою
Очищая от мути.
В нимбе искр, избавляясь от плена,
Память — лучшее средство —
Мне закатит, проворная, в вены
Пару кубиков детства.
Пусть еще позади перегонец,
Что на счастье был скуден,
Этот день, словно старый червонец,
Среди мелочи буден.
Нынче ночью, таинственно-длинной,
Черт-те что обещая,
Выйдет кто-то под маской козлиной,
Стрелки на год смещая.
Декабрь 2002 г.
* * *
Оскопленная роща средь камня и пыли,
Суетливая площадь, где полгорода в мыле;
Лишь один неподвижен и в роли мессии
Вознесен и приближен к стеклянной «России».
Пару жестов скупых, хоть при жизни раскован,
От забав голубых высотой застрахован.
В этом городе странном, бывшем красным когда-то,
Словно рваная рана или алая дата,
Я родился и выжил, эпохой дышал.
Диаматы мурыжил, по стройкам шуршал.
Я носил кирзачи, я видал города,
Кое-что заучил, кое-что навсегда.
Как чугунно тяжки были прежние годы,
Где пытались в пески двинуть с Севера воды,
Где старик, свой финал всем являя с экрана,
Моих сверстников гнал в злое пекло Афгана,
Где остригли тайгу, как у дома аллейку,
Эпохальную выстроив узкоколейку.
Но эпоха пришла необычной окраски:
Обнажились тела и посыпались маски.
Превращенья просты и предсказаны даже:
Обернулись мечты ослепительной лажей,
Превращенье в нахала юнца нахаленка,
В золотого тельца — золотого теленка.
Что ни год — то в итоге считай високосным,
За афганский поход муки приняли в Грозном.
Стали Крезы богаче, как обрушилась хата.
Не усвоить иначе урок диамата.
Декабрь 1997 г. — январь 2002 г.