Можно ли сегодня полюбить Чехова?
29.01.2014 21:05
Журнал "Литература в школе" №3 2010г.
Предлагаемый текст обращен непосредственно к учителям литературы и не претендует на обобщение представлений о Чехове. Название статьи в какой-то мере отражает тот вопрос, который должен задавать себе учитель, когда он обращается к творчеству того или иного автора.
Среди писателей, прочно закрепившихся в школьной программе и переживших не одну атаку на нее, без сомнения, Чехов – наиболее парадоксальная фигура. Зачем ученику читать и изучать Чехова? Что современный молодой человек может найти для себя в рассказах про неудачников, неуловимо похожих один на другого? Какое эстетическое наслаждение получит старшеклассник, изучая хрестоматийные рассказы про «человеков в футляре», опустившегося доктора, Николая Ивановича, навеки застывшего с блюдом крыжовника?
Почти вся литература до Чехова была литературой дворянской. Этот факт общеизвестный. Но что из этого следует, как это соотносится с нашими вопросами?
Дворянская литература при всей своей изрядно осмеянной в последние годы «типичности» создавала индивидуальные образы, все более отдаляющиеся от нас в силу естественных причин: изменилось практически все. Мы не живем в поместьях, не стреляемся на дуэлях, не объясняемся в любви в рощах и дубравах, просто не имеем права быть бесконечно праздными. При этом произведения этой литературы сохраняют свои свежесть и обаяние. Зародившаяся любовь Татьяны, первый бал Наташи, глубокие причины, из-за которых не могла она стать счастливой с Андреем, положение княжны Марьи при отце – все это по-настоящему способно вызвать интерес у старшеклассников.
Но то, что было характерно именно для дворянства – исключительное положение в стране, уже упомянутая праздность, бесконечные источники доходов – в последующие времена воспринималось как отошедшее в область преданий. Разночинного читателя такие герои уже не устраивали. Поэтому появились герои-недворяне, они оказали громадное воздействие на молодых людей нескольких поколений, но сегодня кажутся более архаичными, чем герои дворянской литературы. В героях «литературы с направлением», литературы тенденциозной было больше сиюминутного, нужного, современного для той эпохи, чем общечеловеческого. И хотя судьба романа Чернышевского еще не решена до конца, вечные вопросы, которые решали Пушкин и Лермонтов, Толстой и Тургенев никуда не исчезли и не исчезнут. А художественное совершенство их произведений навсегда останется живым источником прекрасного.
1861 г. привел к коренным переменам в жизни страны и в ее культуре. На арену истории вышел «массовый человек». Он-то и стал героем Чехова. Вчерашние дворяне у Чехова все больше походят на интеллигенцию: сестры Волчаниновы – яркий пример. Вчерашние крестьяне пытаются разобраться в окружающем мире – таков Лопахин. Профессии наиболее известных героев Чехова – массовые профессии. В этом важное отличие его героев от героев дворянской литературы. Как бы ни проводил свои дни Обломов, но он способен вести со Штольцем разумный, глубокий разговор. Как бы ни знал и ни любил свой предмет Беликов, он ничего интересного про Древнюю Грецию сказать не может. Претензии к героям Чехова, дескать, они малы, ничтожны, не способны на поступки, на широкое мышление и т. д. – это в какой-то мере претензии к людям массовых профессии: почему не каждый из вас Склифософский, Ушинский, Ян Амос Каменский?
Тем самым мы видим одно замечательное открытие Чехова: героем его произведения может быть любой человек. Это не значит, что для Чехова нет предпочтений. Он любит неудачников, «недотеп», слишком уверенные люди его тревожат. Этот мягкий гуманизм – значительное достижение писателя. Конечно, у Пушкина, Гоголя, Достоевского уже были подобные «маленькие» герои, но для Чехова, кажется, только такие герои – подлинный объект внимания. Внимание к любому человеку - важнейшее явление современного сознания. Грубейшим нарушением этого этического закона стала политика телевизионного начальства, предлагающего в герои современное «дворянство», представителей которого всякий знает. Чехов противостоит такому элитаризму. Элитарность – всегда неравноправие, возвращение к прошедшему в его не лучших формах. Не упомянуть об этом на уроках по писателю нельзя.
Но Чехов довольно безжалостен по отношению к своему герою. Он вскрывает его сознание, его ущербность, страх мысли, сильного чувства. Герои предшествующей литературы могли вызывать к себе разные чувства (Базаров, Раскольников, Рахметов, Иван Карамазов), но все они стояли немного выше читателя, куда-то звали, вели, тянули, даже раздражали. И эпоха Чехова именно в таких героях видела образцы поведения, а в русском романе – образец самого понятия литература. Чеховские адвокаты, учителя, профессора, агрономы воспринимаются едва ли не как соседи, сослуживцы, родные. У каждого из нас есть среди знакомых вечный остряк, среди коллег - скучный и боязливый человек, мы не раз или слышали о равнодушных докторах, порой сами сталкивались с ними, знаем о разочаровавшихся в своем деле ученых. Огромная заслуга Чехова, что он не поддался соблазну начать «выдумывать» героев и обстоятельства, тем самым он заставляет нас всматриваться в нас самих, и здесь можно смело обращаться к опыту самих учеников, пробудить способность видеть свой мир в мире писателя.
Интересно, что предшествующая культура становится для героев Чехова арсеналом, из которого они заимствуют свои наиболее анекдотичные формы речи и поведения. В самом первом своем опубликованном рассказе "Письмо к ученому соседу" (1880) писатель воспроизводит речь персонажа, который, желая быть «выше» своей среды, использует давно умершие обороты речи: "Давно искал я случая познакомиться с Вами, жаждал, потому что наука в некотором роде мать наша родная, все одно как и цивилизацыя и потому что сердечно уважаю тех людей, знаменитое имя и звание которых, увенчанное ореолом популярной славы, лаврами, кимвалами, орденами, лентами и аттестатами гремит как гром и молния по всем частям вселенного мира сего видимого и невидимого т.е. подлунного". Беликов с наслаждением произносит слово «антропос», то есть по-гречески – человек, высокое создание богов, наделенное волей бороться с самим неумолимым роком, но сам Беликов - скорее пародия на человека, редукция всего значительного в человеке. Он сам, того не ведая, принижает слово, которое произносит с наслаждением, зажмурившись. Этот же прием Чехов использует и в своем последнем шедевре. Если бы с той речью, с которой Гаев обратился к шкафу, к собравшимся обратился оратор на похоронах Белинского, не было бы ничего смешного. Неуместность гаевских речений приводит к опошлению высокого. То же самое мы слышим, когда лакей Павел старательно копирует речь и манеры классицистических артистов. Чехов показал, как возникает пошлость. Ведь само слово пошлость происходит от глагола «пошло, идти». То что было когда-то важным и значительным, пошло на нужды совершенно малых явлений, превратилось в мелочь, опошлилось. Сегодня на головы наших учеников, да и на наши тоже обрушивается лавина пошлости. Читатель, научившийся понимать и любить Чехова, не может не услышать этих нот пошлости во многих явлениях современной жизни.
Я ни в коем случае не говорю, что Чехова надо использовать для того-то и того-то. Но тем и значительно произведение искусства, что оно сегодня способно вызывать эмоции. Смех над пошлостью во всех ее проявлениях – сильная и положительная эмоция.
Чехов первым среди русских писателей создал образы неталантливых людей. Надо уметь оценить это, говоря о писателе в классе. Герои предшествующей литературы всегда в чем-то были талантливы. Ум – талант Чацкого, что бы ни говорилось сегодня об этом герое, Онегин талантлив в способности влюбить в себя милую девушку, Печорин просто всех выше в романе, Базаров сильнее и энергичнее, князь Андрей элегантней, Наташа естественней других. Котик – Катерина Ивановна Туркина – бездарна и в конце концов осознает это. Трагедией становится не отсутствие у нее таланта, а иллюзия, что он был и долгое следование по пути этой иллюзии. Это один из самых важных уроков в жизни. Ложное сознание, воспитанное в Котике всем ее окружением, сделало жизнь девушки несчастным.
Несколько лет назад одну мою старшеклассницу поразило, что в литературном, то есть, для девочки, не совсем реальном, произведении, могла быть воссоздана ситуация, столь знакомая ей в жизни. Девочка сама неплохо играет на клавишных, но оказалась способна оценить свой собственный потенциал, помог ей в этом Чехов.
Туркиным стоит уделить особое внимание. Стало общим местом, что таланты этой семьи ничтожны. На уроке нужно обязательно вскрыть сам механизм создания образа пошлых и претенциозных людей. В чем чудовищная пошлость Ивана Петровича? Мы уже говорили, что такие, как Туркин принижают высокое. Вот как это происходит.
«— Здравствуйте, пожалуйста, — сказал Иван Петрович, встречая его на крыльце. — Очень, очень рад видеть такого приятного гостя. Пойдемте, я представлю вас своей благоверной. Я говорю ему, Верочка, — продолжал он, представляя доктора жене, — я ему говорю, что он не имеет никакого римского права сидеть у себя в больнице, он должен отдавать свой досуг обществу. Не правда ли, душенька?»
Неуместное употребление слова «пожалуйста» превращает этот оборот речи в ненужную и смешную часть обихода. Но ведь само слово служит для оформления человеческих отношений, без него нельзя. Тем самым Туркин лишает это слово его важного значения. К тому же он каждого гостя встречает этим выражением. А механичность убивает любое живое явление.
Слово «благоверная» - то есть жена, верная благу честного брака, следующая заветам правой, благой веры, - слово церковнославянское, неуместное в простой бытовой речи. Эта маленькая подробность важна, потому что показывает тот путь, которым размывались серьезные понятия в среде, насмешливой ко всяким значительным вещам. Эту деталь можно сравнить с воспоминаниями К. Чуковского о том, как в речь машинисток первых советских учреждений вместо слова «до свидания» вошло слово «пока», что для Чуковского, воспитанного в среде классического русского языка, казалось вульгарностью. Отсюда и знаменитые наблюдения профессора Преображенского над речью домкома. Неуместность оборота «не имеет никакого римского права» строится на том же принципе несоответствия бытовой ситуации и важного исторического понятия.
От мужа не отстает и жена. « — Садитесь здесь, — говорила Вера Иосифовна, сажая гостя возле себя. — Вы можете ухаживать за мной. Мой муж ревнив, это Отелло, но ведь мы постараемся вести себя так, что он ничего не заметит». Перед нами превращение одного из самых сильных чувств в привычный и поэтому потерявший свою энергию набор фраз.
Но герои Чехова все-таки где-то в глубине чувствуют некую несуразность своих «талантов», и это заставляет Ивана Петровича назвать роман, который написала «его благоверная», не большим, а «большинским», при этом все так же коверкая язык.
Постоянный прием в художественном мире Чехова – снижение претензий героев на значительность введением гастрономических деталей. Упоминание о пище в художественном пространстве чеховских произведений возвращает ситуацию в густеющий быт, и тем самым лишает высказывание или поведение героя высокого значения.
«Потом пили чай с вареньем, с медом, с конфетами и с очень вкусными печеньями, которые таяли во рту» Эти варенье и печенье - и есть подлинная среда обитания Туркиных. И вот уже Дмитрию Ионычу Старцеву стало покойно, уютно и вкусно. Усомниться в талантах семьи – лишить себя этого покоя и уюта. Чехов не требует от героя бунта. Но хотя бы осознания, что он попал в пошлый мир, - требует. А Ионыч долго не хочет этого осознавать. Роман Веры Иосифовны «убит» фразой «Окна были отворены настежь, слышно было, как на кухне стучали ножами, и доносился запах жареного лука...»
Сытный и пряный запах – это не поэзия цветущей вишни или яблони.
«Он зашел еще в ресторан и выпил пива», - это молодой и, кажется уже влюбленный доктор. В черновиках «Евгения Онегина», характеризуя вульгарную семью, Пушкин (или Онегин в своем дневнике) пишет: «У них орехи подают. Они в театре пиво пьют». Знаменитая сцена в «Даме с собачкой»:
- Дмитрий Дмитрич!
- Что?
- А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!
Эта фраза показывает самому герою, насколько был по сути пошлым его курортный роман.
А вот в «Вишневом саде»:
Гаев. А без тебя тут няня умерла.
Любовь Андреевна (садится и пьет кофе). Да, царство небесное. Мне писали.
Кофе и смерть няни. Несоединимое. Пушкин на смерть Арины Родионовны отозвался поразительными словами Татьяны. Причины, по которым Чехов соединил эти два явления, не объясняются и словами писателя о людях, пьющих чай, в то время как разрушаются их судьбы. Кофе здесь не случаен. В предыдущем эпизоде Раневская произносит патетическую речь: «Видит бог, я люблю родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, все плакала». А потом добавляет:(Сквозь слезы.) «Однако же надо пить кофе».
Почему любовь к родине противостоит требованию «однако же надо пить кофе»?
Тем самым Чехов снижает ничем по сути не оправданную патриотическую речь Раневской. Таких примеров в произведениях писателя великое множество.
Почему начало романа Веры Иосифовны пошло, что такого плохого во фразе «Мороз крепчал...»?
Фраза, с которой начинается «большинский роман», совершенно безлика и стерта. Для сравнения можно напомнить ученикам, как начинаются самые знаменитые романы русской литературы: "Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог…», «Я ехал на перекладных из Тифлиса». «- Что, Петр, не видать еще? - спрашивал 20-го мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко постоялого двора на *** шоссе, барин лет сорока с небольшим, в запыленном пальто и клетчатых панталонах…».Сколько энергии и оригинальности в каждом из классических произведений. Фраза Веры Иосифовны неоригинальна и вяла.
О чем же написала жена Ивана Петровича? «Вера Иосифовна читала о том, как молодая, красивая графиня устраивала у себя в деревне школы, больницы, библиотеки и как она полюбила странствующего художника». Если к этому времени, то есть к моменту изучения «Ионыча» «Дом с мезонином» уже рассмотрен, то именно сравнение «романа» Веры Иосифовны и рассказа самого писателя объясняет нам главную причину несостоятельности «большинского» романа. Роман неправдив, в нем «придумана» бесконфликтная ситуация, его автор боится смотреть на жизнь прямо. В рассказе самого Чехова молодая и красивая Лидия не полюбила художника и разрушила его возможное счастье.
Такие комментарии могут вызвать интерес и к самому рассказу «Ионыч». Но Чехов – наследник великих предшественников, поэтому в его рассказе есть и настоящая драма. Это драма людей, которые ограничили свою жизнь придуманным миром. В сущности боятся этой жизни, потому что выход за ее пределы чреват потерей уютного существования. Но и оно не приносит им счастья. В конце рассказа перед нами постаревшие и жалкие люди, вызывающие настоящее сочувствие. Но Иван Петрович не может выйти из своего «футляра» даже на вокзале, прощаясь с женой и дочерью. «Провожая их на вокзале, Иван Петрович, когда трогается поезд, утирает слезы и кричит:
— Прощайте, пожалуйста!.»
А что же Николай Иванович с блюдом крыжовника? Вряд ли я открою истину, если скажу, что наши школьники не страдают от отсутствия серьезных планов на жизнь, что они и не собираются ограничить себя чем-то вроде крыжовника. В образе Чимши-Гималайского очень важен тот момент, когда тихий и робкий чиновник, став хозяином поместья, то есть почти дворянином, начинает изрекать истины не терпящим возражения голосом. Бескрылая мечта, оказывается, способна порождать хамство, а там и деспотизм. Так и Ионыч, все более теряя свои прежние качества, становится способен без стука входить в дома людей, по каким-либо причинам вынужденным эти дома продавать. То есть становится груб и жесток по отношению к слабым и несчастным.
В «Доме с мезонином» есть интересная сцена: «Всё время она смотрела на меня с любопытством и, когда я осматривал в альбоме фотографии, объясняла мне: «Это дядя… Это крёстный папа»…», такова Женя, а вот ее сестра Лида, «Серьезная, не улыбаясь… спрашивала его (Балагина), почему он не служит в земстве и почему до сих пор не был ни на одном земском собрании?». Перед нами столкновение домашних ценностей и отвлеченной, пусть даже и самой передовой идеи. Домашнее, по-пушкински теплое явно ближе герою рассказа и самому автору. До Чехова быть передовым, радеть о народе – вот идеал, и сам Чехов его разделяет. Но писатель подмечает такие черты в поведении «передовых», которые сами передовые видеть не желали. Вот художник первый раз видит Лидию: «Не глядя на нас, она очень серьезно и обстоятельно рассказала нам, сколько сгорело домов в селе Сиянове, сколько мужчин, женщин и детей осталось без крова и что намерен предпринять на первых порах погорельческий комитет, членом которого она теперь была. Давши нам подписаться, она спрятала лист и тотчас же стала прощаться». Лидия приехала сюда просить денег на благотворительность. Почему же она не глядит на тех, у кого эти деньги просит? Чехов зорко подметил бескомпромиссность, жесткость, неуважение к человеку, которые проявляет старшая сестра. Она не спросила, хотят ли они подписаться, есть ли у них на это средства. Он дала лист и, не прощаясь, уехала. Своеобразный деспотизм. От этой сцены прямая дорога к другой, не менее знаменитой сцене в «Собачьем сердце», когда представительница домкома требует от профессора Преображенского купить журналы в пользу детей Германии и грозит ему арестом за отказ. Лида Волчанинова еще не может грозить арестом, но уже в силах разрушить чужое счастье, даже намек на него. В чем ее сила, только ли в жестком характере? Не только. Она представитель той «народнической» деспотии, от которой прямая дорога ко всякой деспотии. Она «знает правду». Ни один писатель, кроме Чехова, не рискнул вызвать гнев общественности, указав на опасные тенденции самоуверенных прогрессистов, на то, что в своей деятельности они копируют приемы тех, против кого выступают в крайних формах своего протеста. Лида в какой-то мере из породы «бесов». Но, в отличие от Достоевского, Чехов не требует от своего читателя ни смирения, ни поклонения народной почве. Это его открытие – «человек, знающий правду», может быть даже опасен» - завет 20 веку. А столкновение Лиды и художника, как обычно происходящее в произведениях Чехова в предпоследней части произведения, разительно напоминает будущие претензии искусству за безыдейность.
А теперь вспомним ту сцену в рассказе, где Женя демонстрирует художнику альбом с фотографиями родных. Две эти сцены очень близки по расположению в рассказе и рисуют совершенно разные человеческие отношения.
Мне кажется, эти детали помогут уйти от «хрестоматийного», (и совершенно верного), но уже недостаточного изучения Чехова.