Интервью (около 2003-2004 г.г.) в Рок-Кабаре

- Как ты сочетаешь свою работу в школе и то, что называют традиционным  образом поэта?

   Этот вопрос  я задаю себе довольно часто. С одной стороны, я себя ощущаю человеком,  который постоянно думает о решении творческих вопросов, ставит невыполнимые задачи и пытается их разрешить, не любит подчиняться чужим правилам и имеет наглость претендовать на наследие, оставленное великими именами. А с другой, я - строгий, если не сказать больше, преподаватель, встаю в шесть утра, к половине восьмого уже на работе, каждый урок у меня распланирован, каждая минута учтена. Иногда я должен заставлять  учеников читать то, что мне самому доставляет божественное наслаждение. Но каково им? И все это совмещается в одном человеке. Классический образ поэта оставлен нам романтической эпохой, и я нисколько ему не соответствую. В истории литературы я знаю  двух авторов, которые сочетали творчество со службой чиновниками. Это Эрнст Теодор Амадей Гофман и Кафка. Естественно, я не сравниваю себя с ними, но, думаю, мне особенно понятны их жизненные обстоятельства.

- Относишь ли ты себя к какому-либо поколению?

     Я принадлежу к поколению тех, кто родился с 60 по 66 примерно год. У меня осталось одно воспоминание от 1980 года. Летом я закончил школу, а осенью в нашем лесопарке впервые дали себя знать фанаты - спартаковцы. Среди тех, с кем я рос и общался, не могло быть чьих-либо фанатов, нам не могли сказать: люби то-то и то-то, для нас было оскорбительно принять навязываемую точку зрения без попытки осмыслить ее. Мы берегли свою индивидуальность. Про мое поколение можно рассказывать различно. Среди тех, с кем я дружил, президент одной из республик на Волге, весьма заметный депутат, один из популярных телеведущих на канале "Культура". Это все мое поколение. На нас  работала целая страна. Знаменитые детские фильмы снимались именно для нас, пионерлагеря строили для нас - я говорю это без малейшей ноты иронии. Как-то я услышал, что мы были первым невоенным поколением, не были даже детьми войны. Поэтому таким потрясением стал Афганистан. В  школе, где я учился, висит стенд. Там фотографии ребят, не вернувшихся с Афгана,   они были из параллельного класса. Поэтому в моих стихах нередко звучит эта тема.

Сегодня среди моих выпускников есть те, кто воевал в Абхазии, служил в спецназе,  преподает тактику рукопашного боя, участвовал   в  серьезных выступлениях по восточным единоборствам. Я особенно дорожу фотографией, которую мой выпускник прислал мне из десантной части, мы с  ним поддерживаем отношения. Сам я, к сожалению, таким, как эти парни, не был,  и я горжусь ими, тем, что многим из них пришлось испытать.

- Каких принципов в поэзии ты придерживаешься?

Постепенно я выработал для себя нечто вроде поэтики, которая проявляется в моих  работах. Не хотел бы называть свой метод неоклассицизмом, хотя, на первый взгляд, эти черты могут броситься в глаза. Четкая рифма, ясность мысли  и образность языка, а, главное, вера в то, что слово может быть значимым. Но  при том, что классическое наследие - мой ежедневный преподавательский хлеб, -  я сознательно избегаю любых игр с чужим материалом. Лучше тех, кто жил в то время и в тех обстоятельствах, мне не сказать.   Вся так называемая "шестидесятническая" романтика походов и палаток, дальних странствий,  юнкеров, лихих гусар, графов и их  прекрасных дам  мне глубоко чужда. Мой мир - ежедневно переполненный троллейбус, тени идущих на работу людей, неприглядные окраины большого города, тропинки в снегу, черные после зимы стволы тополей. Это сцена, где разворачивается главное действие моей жизни - борьба за осмысленность существования. Об этом я и пишу. Сильным стихотворением я считаю такое, которое сродни сконцентрированному удару в  восточных единоборствах. Энергия - вот, что я стремлюсь найти в творчестве. Сгусток этой энергии способен пробить брешь в коре повседневности. Наполеон  говорил:  собрать все силы в одном месте и нанести сокрушительный удар  - вот задача полководца. Но решить ту же задачу в поэзии невозможно, если пользоваться старыми размерами, рожденными в совсем другой жизни.  Это заставляет меня все время искать, использовать различную длину строк, экспериментировать со строфой. Здесь никто не сделал больше Бродского. И хотя некоторые его вещи напоминают лабораторный эксперимент, это лучше, чем вялое течение традиционного стиха.

- Поэтические пристрастия?

 Всегда испытываю  неловкость, когда надо ответить на этот вопрос, пусть даже самому себе. А все из-за того, что я  меня тянет классика, причем  самая образцовая. На первом месте, конечно, Пушкин, в полном объеме, с письмами и прозой, а потом Лермонтов и  Некрасов, Тютчев и Есенин, Блок и Бродский, сложные отношения с "серебряным веком", может быть, Ахматова, особенно тридцатых годов и поздний Мандельштам.

- А современная?

 С современной поэзией у меня связано несколько воспоминаний. Как-то раз  в конце восьмидесятых на уроке дал я ребятам сочинение по запомнившемуся им произведению. Один парень   написал про поразившее меня стихотворение неизвестного мне автора. Стихотворение называлось "Грибоедовский вальс" и  удивило глубиной и художественностью.  Так я услышал имя Александра Башлачева. Позже, уже после смерти поэта, нашел в одной  газете стихотворение  "Хотел в Алма -Ату - приехал в Воркуту", - и снова удивление. Мне близка именно такая поэзия, а любимое стихотворение второй половины века - "На смерть Жукова" Бродского. К этому еще много отдельных стихотворений самых разных поэтов.

- А авангард?

Авангард  во всех видах искусства, наверное, главный предмет моих постоянных споров с самим собой.  Мне легче ответить, чем мне не близок авангард, при этом я все время пытаюсь его понять и полюбить. С последним  дело обстоит совсем неважно. Главная моя претензия к такому виду творчества - отсутствие критерия качества и высокой сделанности. Я так могу. Это примитивное понятие для меня значит очень многое.  Неважно, что кто-то был первым, а все пришли за ним, но так, как в "Медном всаднике" и "Герое нашего времени", я никогда не смогу. Я всю трудовую жизнь преподаю классику, но иногда и сам не могу понять, как  они так могли. Почему каждая деталь "Фаталиста" стоит именно на своем месте? Где секрет этого чуда?  В авангарде я не нахожу этого чуда. Я могу его разбирать, понимать, раскладывать по проблемам и т.д.    но восхищаться не могу, а я люблю чувство восхищения.

- Ты можешь рассказать о своих отрицательных чертах характера?

Вспыльчивость, обидчивость, завистливость - это худшие и самые неприятные. Я пытаюсь с ними бороться, но на той стороне явная победа по очкам.

А положительные?

Упорство, трудолюбие, умение взять на себя ответственность, если это необходимо; доброжелательность, огромный интерес к жизни. И все эти черты не могут справиться с отрицательными.

- А  любовные проблемы?

Они напоминают сказочный лес, в котором при каждом  ударе топора  по дереву, то есть  попытке разрешить их, -  вырастают еще сто таких же новых стволов. А первая девочка, рядом с которой я ощутил непонятное волнение, ходила с моим старшим братом в  одну группу детского сада и была на два года старше меня,  я тогда был еще крохой, а вот  испытанное  чувство помню до сих пор. Много раз  с той минуты я испытывал  то же самое, в школе и пионерлагере, в каких-то поездках и рядом с домом,  в институте был влюблен едва ли не в дюжину однокурсниц. Неудач было во много раз  больше, чем  успехов. Я не обладаю той внешностью, которая, как магнитом, притягивает  женские сердца, но чем-то надо было на себя обратить внимание. Научился играть на гитаре, пел, в любой компании был не из последних, а где-то в классе  шестом вместе с друзьями решил записаться в секцию самбо. Физические нагрузки мне давались, а вот эмоциональное ожидание соревнований, вся процедура взвешивания, составления списков, ажиотаж болельщиков и многое другое, с чем связаны любые соревнования, я переносил совсем непросто. Но главной причиной, по которой я пошел секцию, была, конечно, она - девочка с каштановой челкой, длинными ресницами, вздернутым носиком и полным равнодушием ко мне. Конечно. она была тогда на полголовы выше меня, а я был худенький( категория в самбо до 27 кг.) и невысокий. Девочку я так и не завоевал. Это была моя самая большая любовь школьных лет - моя одноклассница.

- Что ты считаешь самым большим успехом в своей жизни?

Последние десять - одиннадцать месяцев оказались для меня самыми замечательными. В конце прошлого лета мне присвоили звание Заслуженного учителя, в конце зимы я стал членом Московского союза литераторов, а в мае "Дружба народов" поместила подборку моих стихотворений.  И весь последний год с сентября по апрель мне хорошо писалось.